- Ничего из этого не выйдет！ - сказала пастушка. - Я знаю， китаец и ваза были когда-то помолвлены， а от старой дружбы всегда что-нибудь да остается. Нет， нам одна дорога - пуститься по белу свету！
- А у тебя хватит на это духу？ - спросил трубочист. - Ты подумала о том， как велик свет？ О том， что нам уж никогда не вернуться назад？
- Да， да！ - отвечала она.
Трубочист пристально посмотрел на нее и сказал：
- Мой путь ведет через дымовую трубу！ Хватит ли у тебя мужества залезть со мной в печку， а потом в дымовую трубу？ Там-то уж я знаю， что делать！ Мы поднимемся так высоко， что до нас и не доберутся. Там， на самом верху， есть дыра， через нее можно выбраться на белый свет！
И он повел ее к печке.
- Как тут черно！ - сказала она， но все-таки полезла за ним и в печку， и в дымоход， где было темно， хоть глаз выколи.
- Ну вот мы и в трубе！ - сказал трубочист. - Смотри， смотри！ Прямо над нами сияет чудесная звездочка！
На небе и в самом деле сияла звезда， словно указывая им путь. А они лезли， карабкались ужасной дорогой все выше и выше. Но трубочист поддерживал пастушку и подсказывал， куда ей удобнее ставить свои фарфоровые ножки. Наконец они добрались до самого верха и присели отдохнуть на край трубы - они очень устали， и не мудрено.
Над ними было усеянное звездами небо， под ними все крыши города， а кругом на все стороны， и вширь и вдаль， распахнулся вольный мир. Бедная пастушка никак не думала， что свет так велик. Она склонилась головкой к плечу трубочиста и заплакала так сильно， что слезы смыли всю позолоту с ее пояса.
- Это для меня слишком！ - сказала пастушка. - Этого мне не вынести！ Свет слишком велик！ Ах， как мне хочется обратно на подзеркальный столик！ Не будет у меня ни минуты спокойной， пока я туда не вернусь！ Я ведь пошла за тобой на край света， а теперь ты проводи меня обратно домой， если любишь меня！
Трубочист стал ее вразумлять， напоминал о старом китайце и обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержанте Козлоного， но она только рыдала безутешно да целовала своего трубочиста. Делать нечего， пришлось уступить ей， хоть это и было неразумно.
И вот они спустились обратно вниз по трубе. Не легко это было！ Оказавшись опять в темной печи， они сначала постояли у дверцы， прислушиваясь к тому， что делается в комнате. Все было тихо， и они выглянули из печи. Ах， старый китаец валялся на полу： погнавшись за ними， он свалился со столика и разбился на три части. Спина отлетела начисто， голова закатилась в угол. Обер-унтер-генерал-кригскомиссарсержант стоял， как всегда， на своем месте и раздумывал.
- Какой ужас！ - воскликнула пастушка. - Старый дедушка разбился， и виною этому мы！ Ах， я этого не переживу！
И она заломила свои крошечные ручки.
- Его еще можно починить！ - сказал трубочист. - Его отлично можно починить！ Только не волнуйся！ Ему приклеят спину， а в затылок вгонят хорошую заклепку， и он опять будет совсем как новый и сможет наговорить нам кучу неприятных вещей！
- Ты думаешь？ - сказала пастушка.
И они снова вскарабкались на свой столик.
- Далеко же мы с тобою ушли！ - сказал трубочист. - Не стоило и трудов！
- Только бы дедушку починили！ - сказала пастушка. - Или это очень дорого обойдется？……
Дедушку починили： приклеили ему спину и вогнали в затылок хорошую заклепку. Он стал как новый， только головой кивать перестал.
- Вы что-то загордились с тех пор， как разбились！ - сказал ему обер-унтер-генерал-кригскомиссар-сержант Козлоног. - Только с чего бы это？ Ну так как， отдадите за меня внучку？
Трубочист и пастушка с мольбой взглянули на старого китайца： они так боялись， что он кивнет. Но кивать он уже больше не мог， а объяснять посторонним， что у тебя в затылке заклепка， тоже радости мало. Так и осталась фарфоровая парочка неразлучна. Пастушка и трубочист благословляли дедушкину заклепку и любили друг друга， пока не разбились.