С полудня солдат знал, что совершили они с майором преступление, что никому они в этот раз не помогли, да и в другие разы, когда ездили, будто б для дела, - неизвестно, что это были за дела. С самого утра майор почти не разговаривал с ним, был напряжённым, хмурым. Буркнул, что надо забросить груз, <помочь одному хорошему человеку>, но утаил, какому и что ж было затарено в продолговатом, будто гробик, защитного цвета оружейном ящике.
从中午起，这个战士就知道，他和少校犯罪了。他们这次没帮上任何人的忙，就是以前那几次，他们开车出去时也是一样，看上去好像有啥正事似的，可是却始终也没搞明白究竟有什么事。从一大早起，少校就几乎没和他说过一句话，他神色紧张，愁眉不展。他只嘟哝了一句，说要送货去，“去帮一个好人”，可却不说那个好人是谁，也没说那个小棺材似的长方形草绿色军械箱里到底装的是什么。
На пропускном пункте их, как обычно, часовые не проверили. Но ящик ненароком и был укрыт майором от чужих глаз, не иначе - от глаз часовых. Он сказал солдату рулить в пригородный район, но не по трассе, а через долину, по старой, рассыпавшейся в прах дороге. В покинутом пустынном месте, на подъезде к большому тамошнему селенью ждала подальше от обочины чёрная богатая запылённая машина. Майор грубо, нервно приказал тормозить, с минуту отсиделся, огляделся и пошагал разговаривать с вышедшими навстречу людьми. Они сошлись, не здороваясь. Разговор их длился минут пять, после чего двое нерусских парней влезли гориллами в командирский <газик> и, не глядя на солдата, выволокли наружу тяжёлый, подъёмный только для двоих ящик, схороненный на заднем сиденье под бушлатами. Майор зябко наблюдал за ними со стороны, будто плыла тяжело гружёная баржа, и когда они бесшумно прошли мимо, пошагал и сам в машину, спокойный, умиротворённый, сказал поворачивать обратно - домой, в гарнизон. Он уже не поверил тому хмурому, серьёзному виду разведчика, с каким майор глядел в даль дороги. Что в ящике - автоматы, солдат нечаянно обнаружил сам. Прошло с месяц, как он раскопал на чердаке особого отдела этот ящик, но скрыл свою находку： смолчал по привычке, понимая, что майор и хранил зачем-то его на чердаке. Ключом от чердака, забытым майором однажды в отделе со всей связкой, он завладел без всякой подлой мысли. На чердаке, до того как майор отчего-то навесил там замок, солдат прятал нехитрое, нажитое в гарнизоне добришко. Самодельный нож, ложку с котелком, брюки и рубаху для гражданки - обноски, может, и сворованные в городе тем ушлым медбратом, что сменял их ему на сухпай.
在通行检查站，岗哨像往常一样没有检查他们。但少校似乎无意之中把箱子盖住了，以防别人看见，其实就是担心哨兵看见。少校吩咐战士把车开往郊区，但不走大路，而是穿过一处山谷，沿着一条尘土飞扬的废弃的旧路走。在当地一个大村庄村头的一片空旷之地，一辆布满灰尘的黑色豪华轿车等在路边远离路肩的一块僻静之处。少校粗暴地、神经质地命令停车，他坐了一会儿，四面张望一下，然后下车，大步走向下了轿车迎面而来的那帮人。他们聚到一起，互相也没打招呼。谈话持续了大约五分钟，随后，两个非俄罗斯族小伙子如黑猩猩一般爬进了首长的“嘎斯”牌吉普车里，看也没看战士一眼，就把藏在后座上、盖着粗呢上衣的那个只有两个人才能抬动的笨重大箱子拖了出去。少校站在一旁注视着他们，一副怕冷的样子，就像在看一艘超载的驳船从面前驶过，等他们悄无声息地从自己身边过去之后，少校才坐回车里，面色平静，泰然自若，吩咐调转车头——回家，返回驻防部队。少校面带侦察员才有的那种表情，忧郁而严肃地注视着道路的远方，可战士对少校的这一副神情已不再相信。箱子里装的是冲锋枪，这是战士无意中发现的。一个多月前，他在特警队的顶层阁楼上发现了这个箱子，但他没告诉任何人。他已经习惯默不作声了，他知道，少校把箱子放在阁楼上肯定有什么目的。有一天，少校把挂着阁楼钥匙的一个钥匙串忘在了特警队，战士很自然地将之据为己有，没有任何见不得人的想法。在少校不知为何在阁楼上又挂上一把锁之前，战士经常往那里藏一些在驻防部队里积攒下来的再平常不过的小玩意儿——一把自制的小刀、一个带勺子的手提饭盒，还有一身破旧的便装裤子和衬衣，这些东西很可能是那个狡猾的男护士从城里偷来的，他用这些东西换去了战士的压缩干粮。
О находке спустя время легко позабыл - странный ящик всплыл утром этого нового дня, будто б утопленник, - но сегодня он уже отчаянно не понимал, кто и когда смог затащить ящик на чердак мимо его глаз, а потом так же незаметно спустить к утру на нижний этаж, изготовить к отправке, почему увозили они ящик с оружием из гарнизона так скрытно, как если б воровали, откуда и для чего получил майор такой приказ. Вымуштрованный самим же майором, он в приказе видел такую крепость и такой непререкаемый закон, что, казалось, стоит хоть на шажок отступить, сделать что-то самовольно, как тотчас обрушится жизнь. Откроется что-то неодолимое, гнетущее - воняющая парашей болотная толща времени. Тьма.
一段时间后，战士很快就把阁楼上的这个发现忘的一干二净，直到今天早上这个箱子又像个淹死鬼似的又奇怪地重新浮出水面，但今天他觉得这一切非常不可思议：究竟是谁、什么时候竟然能从他眼皮底下把箱子搬上阁楼，然后又如此神不知鬼不觉地在黎明之前搬下来准备发运；他们为什么像个窃贼一样把一箱武器暗中运出驻防部队；少校从哪里接到这样的命令，原因又是什么。由于少校平时管教严厉，战士把这个命令当成了毋庸置疑的圣旨，必须坚决执行，似乎只要稍微后退一小步，自作主张做点什么，他的生命马上就会终结。接下来出现的便是无法遏止的压抑和郁闷，岁月就像是一片幽深的沼泽，散发出监狱马桶的尿骚味。日子一团漆黑。
Суд, тюрьма, лагеря, этапы - были для него чем-то навроде того света. Он их повидал со стороны, когда снаряжал особый отдел в ту преисподнюю таких же солдат, но осужденных, проклятых. Ему и тогда было чудно, когда вели их под конвоем, что они ещё живые. Матерятся, дышат, хотят жрать, молят конвоиров о куреве. С полсотни таких конвоировал он на отправку, но ни разу так и не повидал, как хоть один из них выходит на свободу, возвращается, обретает облик человеческий, жизнь…… Но майор был его начальником и в жизни-то человеком, которому служил он даже не солдат, а как раб.
法院，监狱，集中营，羁押站——对他来说好像只有阴曹地府才有。当特警队把那些判过刑的十恶不赦的士兵押往“地府”的时候，他在一旁见过他们。他十分诧异的是，这些被押送的人竟然还很活跃，他们不停地骂娘，一直喘气，想吃东西，还向押解的人要烟抽。他大概押送了五十多个这样的士兵，送他们上路，但却从未见到他们中哪怕有一人能获得自由，从监狱出来，恢复人样，获得重生……然而，少校是他的顶头上司，是生活中他必须伺候的人，他甚至不像是一位战士，而像个奴仆。
Год тому назад он призвался на службу, да угодил так далеко от родины, что свои места в глубинке уже только мерещились. Неизвестно за какие грехи оказался он служить в пропащей на азиатском отшибе бригаде, что под охраной десятка вечно пьяных офицеров тянула никому не нужную нитку дороги. И не рота, и не служба называлась <командировкой>, туда командировали отбракованных солдат для этих каторжных безрассудных работ, стоящих намертво в планах у начальников, может, тоже им спущенных сверху. Жили в голой степи, в палатках, питаясь плесенью да гнилью, и самые живучие добывали себе консервы. Дорогу прокладывали по метру в день； верно, списывали на неё где-то немалые деньги, воровали стройматериал, так что работать в командировке было уж почти нечем и некому. И солдатня, обречённая на эти заботы, и офицеры оказались сцепленными одной участью. Из обречённости и порядки в бригаде завелись особые, каких не бывает даже у зверья.
一年前，他应征入伍，来到的地方离故乡相当遥远，若是再想看到故乡，只能从梦里追寻。不知前世造过什么孽，他竟然来到亚洲深处蛮夷之地一个孤零零的筑路队来服役，在十个永远都醉醺醺的军官的看管之下，修一条谁也用不上的道路。这里既不是连队，也不像服役，而是称作“出差”，派来出差的都是些被淘汰下来的士兵，来这里从事这项根本不该建设的苦役般的工程，在领导们的计划里，该项工程已是铁板钉钉，可能这也是他们的上级下达的任务。他们都住在光秃秃的荒原上，睡帐篷，吃发霉的食物，只有最为神通广大的人才能为自己弄些罐头。公路每天就铺一米，上头为修这条路拨的一大笔钱大概一直被挪用，筑路材料也经常被盗，因此，几乎没人出差来这里修建道路，也没有材料用来干活儿。不论是军官们，还是注定要干这差事的大兵们，都被相同的命运紧紧拴在一起。正是由于这种难于幸免的遭遇，筑路队竟制定出一套甚至连在兽群中都没有过的特殊规则。
В бригаде возрадовались новобранцу, как если бы женщине, полнотелому, белокожему, когда его привезли к ним. Самые живучие из солдатни, те, кто правил всей этой полуголодной диковатой толпой, отобрали его к себе в палатку и посулили в день по банке тушёнки да свободу от работ. Хотели с ним договориться по-доброму, жалея поуродовать. Он и не знал, что так бывает, и не понимал, чего от него хотят, рождая у них радостный клацкающий гогот. За это простодушие его не тронули в первый день, но на другой затеяли драку. А он был крепок, отбился, так, что стали бояться нападать на него даже оравой. Он ложился на нарах, в чём работал, в сапогах и в бушлате, и не смыкал глаз, что ни ночь - готовился к драке, сжимая на груди заточенный железный штырь арматуры. Понадеялся на свои силы, а их у человека есть про запас - только чтобы выжить, из пут вырваться. 俄罗斯短篇小说《逃兵伊万》 中俄对照
当初他作为新兵刚到筑路队时，那帮人见到又白又胖的他，简直就像见到女人一样欣喜若狂。他们中间最神通广大的人，即看管这群经常饥一顿饱一顿的野里野气的乌合之众的头头们，专门把他挑出来带到他们那个帐篷，答应一天给他一瓶罐头焖肉，还不用干活。他们舍不得糟蹋他，想用体面的方法同他谈妥。他既不懂这种常有的事情，也不明白他们到底想要他干什么，把他们给乐得不停地拍着大腿哈哈大笑。看他这么老实巴交，第一天他们便没碰他。可到第二天肉搏战就开始了。而他他身强力壮，全都抵挡了回去，后来他们几个人一块甚至都不敢侵犯他。他躺在木板床上，穿着工作服，靴子也不脱，盖着粗呢上衣，眼睛也不敢合，每天夜里都把一根磨尖的钢筋棍攥紧贴在胸前，时刻准备打架。他本来指望依靠自己的力量，可那东西是用来应急的，只有到了千钧一发需要从牢笼挣脱出去时才能用。
От многодневной бессонницы он поослеп, ослабел и однажды потерял сознание. Для верности, оглоушив, тело перенесли в палатку поукромней и делали что хотели. Очнулся он от ледяного холода. Голый, с банкой тушёнки в окостенелой руке. Толком ничего не помнил. Собрал вокруг, будто б наскрёб, клочки тряпья, что содрали с него. Обрядился в те клочья. Передохнул. И пошагал - убивать, сам синюшный весь да неживой. Громил в беспамятстве всех, кто попадал под руку. Потом очутился в руках штык-нож. Бросился наружу. Побежал по дощатым мосткам вдоль палаток. Опомнился уже в одиночестве, когда все куда-то пропали, и в палаточном лагере только гулял ветер. Валялись кругом бездвижные безоружные тела в лужах крови. И все руки его были вязки, черны той холодеющей чужой кровью, похожей на смолу. Начальник бригады был пьян. Он долго тормошил его, мычащего, что малое дитя, чтобы сдать себя в его власть, под арест. Даже тогда он не подумал бежать, а хотел почему-то суда. Но ходить в одиночестве на свободе, пугая одним своим видом, пришлось ему ещё долгих три дня. Столько надо было времени, чтобы добраться на командировку следователю и конвою из гарнизона.
几天几夜不睡觉让他头晕眼花，身体虚弱，有一天竟然昏了过去。为保险起见，那帮人又对他当头猛击一下，然后抬到一个僻静点的帐篷里，对他来了一通为所欲为。他是被刺骨的寒冷冻醒的。他浑身一丝不挂，僵硬的手里放着一瓶罐头焖肉。详情一点都记不得了。他把身边那些从他身上撕扯下来的烂布条收集到一起，好像应该说是拼凑到一块，然后就穿上了这些烂布条，歇了歇，抬脚向外走，然后开始拼杀起来，尽管他自己浑身上下青一块紫一块，只剩最后一口气。然而不管是谁，他一碰到就把人家揍得死去活来。后来，他不知从哪儿摸到一把刺刀，急匆匆冲到了外面，顺着这排帐篷沿着木板人行道往前奔。彻底清醒后，他发现已经只剩自己一人了，其他人全都消失得无影无踪，偌大的帐篷兵营里，只有风儿在嬉戏。四周全是手无寸铁的躯体，横七竖八，一动不动地躺在血泊里。他的双手粘糊糊的，溅满了别人的鲜血，就像树脂一样，冷却后变成了黑色。筑路队长喝醉了。他一直拉扯着这个像个小孩似的呜噜呜噜地说着什么的队长，想要自首，让他把自己关押起来。他那时甚至没想逃跑，却想去接受审判。然而他却不得不在孤独中自由地度过漫长的三天，一直是那副可怕的样子。正好需要这么长的时间，才能等来从驻防部队派出的刑侦人员和押送队。
Приехал сам начальник разведки - майор особого отдела； как было ему, верно, тошновато ездить в такую глушь, на грузовике с отрядом спецроты, наводить порядки в разложившейся бригаде. Солдат, что устроил резню, был в мыслях майора не живей трупа. Он ехал, чтобы забрать походя этот труп, как и трупы двух безвестных - зарезанных в бригаде. Командировка была проказой для всего боевого соединения. И происходящее в ней надо было терпеть, как нельзя было прекратить прокладывать, дорогу-призрак и расформировать бригаду. Желая того или нет, майор должен был скрыть следы происшедшего, смолоть в меленький порошок всё тамошнее зло и пустить по ветру.
侦查部门的头头，特警队的一位少校亲自赶来了。他好像有点讨厌来到这个穷乡僻壤，坐着卡车，拉着特警连的一个分队，来对这个已经土崩瓦解的筑路队的秩序进行整顿。杀过人的这个战士，在少校看来并不比死尸更有生命力，他来这就是为了顺便把这具“死尸”连同筑路队里被杀死的另两个无名尸体一起带走。整个兵团的人都以为，这趟出差就像闹着玩似的，对这当中发生的事儿得有一颗容忍之心，正如不会停下铺设那条幽灵之路，也不能解散筑路队一样。不管少校愿意与否，他都必须把事情留下的痕迹遮掩起来，将那里发生过的一切罪恶都碾成齑粉，然后让它随风吹散。
Под штык-нож попали двое из калмыков. Чтоб схоронить без шума чабанских этих детишек, долго думать было не надо. Народец такой, что не посмеют там у них вякнуть. Родня их и по-русски не прочитает. Хоть без голов закатай в цинкачи. Майор организовал. Нагнал солдатни, нахлестал по мордам, чтобы пробудились от спячки, и вот уж сготовил ловкую ложь： что те двое калмыков не соблюдали технику безопасности. Задавило их на работах, несчастный случай, не там стояли, да и всё.
被刺刀捅死的是两个卡尔梅克人，要把这两个牧羊人的子弟悄无声息地埋掉，不必花费太长的时间考虑。那帮人根本不敢胡说八道，他俩的亲戚们甚至连俄语都看不懂。哪怕把尸体砍掉头装到锌皮棺材里也行。少校一切安排就绪后，把当兵的集中到一块，使劲抽他们的嘴巴，让他们从昏睡中醒来，一条巧妙的谎言早就编好了：那两个卡尔梅克人未能遵守安全规则，是在工地上被压死的，一件不幸的事件，他俩站的不是地方，这样就了事了。
Солдатика - что был и жертвой, и убийцей - майор застал, показалось ему, невменяемым. Другой в его шкуре забился бы в уголок, света бы дневного боялся. А этот орал от бешенства, если надо было на вопросы отвечать, и затихал только тогда, когда майор прекращал допытываться, кто ж это его да как. Майор злился, но вынужден был уже доверительно убеждать, что случившееся нужно накрепко позабыть. <Ну, жалко мне тебя сажать…… Ты ж не виноват. Не виноват！ Зачем тебе это нужно, чего ты за этих черномазых цепляешься？ Ну, не посадим, но ведь и ты останешься на свободе. А что мы докажем, если сядешь вместе с ними？ Погибнешь, затравят тебя. А они выживут, их сто раз выкупят. А у тебя чего, отец и мать миллионеры？ Ты о них подумай, для таких, каким тебя сделали, - тюрьма, сынок, это как лютая смерть, всех-то ножичком не пырнёшь！>
少校觉得，他碰上的这个既是受害者又是杀人犯的小兵好像疯了似的，失去了自制力。要是换了别人，也犯了他那样的事，早躲到角落里去了，大白天不敢见人。可他呢，在该回答问题的时候总是发疯似地大喊大叫，只有当少校不再详细追问究竟是谁对他都做了什么的时候，他才安静下来。少校怒火中烧，可却不得不说服他，发生过的事应彻底忘掉。“唉，我可舍不得把你关起来……你没犯罪，根本没有罪过！你怎么老是抓着这两个黑头发的死鬼不放啊？你这么做是为了什么？我们不会把你抓起来的，你现在也是自由的啊。可是，如果你和他们一块去坐牢，我们能证实什么？你必死无疑，他们能把你折腾死，可他们却死不了，有人会上百次地把他们赎出来。可你老爸老妈是百万富翁吗？你替他们想想吧。小伙子，对于像你这样的人来说，监狱简直就是死路一条，可你总不能把所有人都用小刀捅死吧！”
Солдат не понимал, чего от него хотят, какую предлагают сделку, и поначалу только тряс удивлённо головой, отнекиваясь. Поражённый неприятно тем, как долго пришлось с ним возиться, майор в конце концов достиг своей цели, и ему оставалось избавиться от сломленного, одураченного уговорами паренька - пристроить, запрятать куда-нибудь. Из командировки майор увёз его за собой в гарнизон. Солдата спрятали в лазарете, временно, до решения его участи. Но в лазарете, куда просочились от спецротовцев слухи о том, что сделали с этим на командировке, дрался он и грызся за каждое обидное слово, жил среди солдатни изгоем, - отказывались с ним спать в одной палате, кормиться из одной посуды. Так недолго было до новой поножовщины. Майору ничего не осталось, как перевести этого на жильё в особый отдел. В особом отделе солдат прожил с неделю, когда майор заметил, что парень-то выздоровел да привязался к нему, будто к отцу родному.
战士搞不懂，他们想拿他怎么办，要做什么交易，于是一开始只是不停地摇头，不同意。尽管少校对于不得不花这么长时间开导他感到不快，甚至震惊，可他最终还是达到了目的，连哄带骗地说服了小伙子，给他找个地方藏好，安顿下来。出差回来时，他把战士带回了驻防部队，在决定其命运前，先把他暂时藏身于一处小型军医院。然而，有关他出过的事儿从特警连战士嘴里传到了军医院，只要别人说一个带侮辱性的词，他就要和人去斗殴、吵架，与其他当兵的也格格不入，因此，军医院里的人都不愿和他在一个帐篷里睡觉，从一个饭盆里吃饭。这样过了不久，又发生了一起动刀打架事件。无奈，少校只好让这个战士搬到特警队来住。差不多过了一个星期，少校发现，小伙子全变了，像依恋亲生父亲一样对他言听计从。
Преданность эта не имела никакой стоимости, она не была куплена или вышиблена страхом. Майор, один из всех людей в гарнизоне, поневоле общался с ним и не брезговал делать то, от чего он уж отвык среди презиравших его людей. Разрешил ему ночевать не в казарме, а в комнате особого отдела. Мылся с ним в бане, доверяя потереть себе спину. Затравленный в закут особого отдела, солдат только от майора не слыхал гадливых попрёков и уверовал, что лично служит этому человеку, который спас ему жизнь. Он до того возвысил ум и личность майора, что над словами его, глупыми и злыми, боялся задумываться или сам себя в них запутывал, искал неведомый скрытый смысл. То же и с душевными качествами - он слепо уверовал, что честнее и добрее человека нет. Видел в этом человеке один яркий свет.
然而，这种忠诚毫无用处，战士既不是由于被金钱收买，也不是出于恐惧害怕才对少校如此忠心耿耿。少校是驻防部队成千上万人中的一员，他不得不和这位战士频繁接触，并不厌弃去做这位战士在鄙视他的人中间确实已经不太习惯去做的事情。少校允许他睡到特警队而不是兵营里，和他一起到澡堂洗澡，信任地让他搓背。战士在特警队狭窄的小屋里受尽了诬蔑之苦，可只有在少校这里，他才听不到恶毒的指责，于是，他坚信不疑，一定要为这位救命恩人效犬马之劳。他觉得少校聪明绝顶，个性非凡，因此，不管少校说的话多么难听、多么刻薄，他都害怕去深究，或者说，他自己也坠入云里雾里，一直竭力探寻话里的隐秘含义。少校的人品还特别好，战士盲目地相信，没有比他更诚实、更善良的人了。他把这人看得完美无缺。
Майору поначалу было приятно купаться в рабской преданности и осознавать, что он просто так спас обречённого на смерть человека и что ничего ему это не стоило, взять да приобрести для своих надобностей даже чью-то жизнь. Солдат управлялся умело с машиной - и стал шофёром его личным. Обладал недюжинной силой - и стал своему майору живой бронёй. Его травили, что оказалось тоже на руку начальнику： солдат ослеп, онемел и оглох для других, для мира всего, превратившись в человекоподобный механизм. Он видел только хозяина, только с ним разговаривал и привык слышать только его речь. Он был замком, ключ от которого имелся лишь у майора. Он сам ненавидел и презирал ответно людей, которые превратили в посмешище его горе, и потому его тлеющую ненависть к людям всегда было можно раздуть для своей пользы - и направить на того или иного человека, место. Пустить в дело.
少校最初非常愉快地沉浸在战士奴仆般的忠诚里，他意识到，自己不费吹灰之力就拯救了一个注定要死的人，没有付出任何代价就为了一己私利主宰了某人的小命。战士擅长开车，于是就成了少校的私人司机。战士力大无穷，自然就干上了他的私人保镖。还是有人经常对他排挤和中伤，结果这正中少校下怀：对于别人和整个世界来说，战士成了一个既瞎又哑又聋的机器人。他看到的只是主人，只同他一个人交谈，只习惯听他一个人的话。他成了一把锁，而只有少校才有开启它的钥匙。他憎恨并藐视那些拿他的痛苦来取乐的人，因此，暗藏在他心中对人们的仇恨的火花，可随时燃起熊熊大火，可以针对任何人，随便什么地方，一点就着。
[next]
Любовь к начальнику - то ли хозяину, то ли отцу - была Чувством, единственно очеловечивавшим его, отчего он ещё мирился с жизнью, которая на девятнадцатом году вдруг надругалась над ним, разжевала да выплюнула. И в делишках бесконечных, что стряпал майор в гарнизоне, и в тёмной, подпольной службе эта любовь и преданность хранили его, будто яблочко, от гнильцы. Даже в особом отделе он не сделался человеком подлым, привыкшим к обману и хитрости. А солдатики-особисты под его боком к тому давно привыкли. Воровали из солдатских посылок, которые они, особисты, проверяли по службе своей. Вскрывали переписку, едущую от матерей к солдатам, из-за жалких рублей, которые иная сердобольная мамаша вложит в конверт, сынку на сигареты. А то и рвали их из-за обыкновенной подлости. Обманывать исхитрялись своего начальника, майора, и если случалось быть пойманными за руку, то спихивали вину друг на дружку.
对上司（不知应该说是对主人还是对父亲）的这种爱，是唯一使他没有失去人性的一种感情，因此，尽管十九岁这年他突然受尽凌辱，被生活嚼碎后又吐了出来，但他还是对生活采取了容忍的态度。不管是在驻防部队干少校搞的那些无穷无尽的龌龊事时，还是在做那些秘密的地下工作的过程中，这种爱和忠诚保护了他，就像苹果被精心保存免予霉烂一样。即使在特警队，他也没有变成习惯于欺诈和奸猾的卑鄙小人，可其他特警队员对此早就习以为常了。他们利用职务之便，偷窃士兵们的包裹，即使是某位妈妈在写给儿子的信里夹进的少得可怜的几个卢布，让儿子买盒烟抽，他们也会把这些信撕开。有时干脆出于再平常不过的卑鄙下流心理而擅自拆信。他们想出许多诡计来骗少校，自己的这位上司，如果一旦被逮住，那就互相推诿。
Майор почти не знал чувства отвращения, и мог бы лягушку, но собственноручно замученную, без соли и перца съесть. Однако же чья-то искренность, к примеру, рождала в нём, в конце концов, отвращение. И ещё, не стыдясь своего служку, он полюбил с ним откровенничать, говорить, вываливая всё то, что гноил в своей душе. Раб выслушивал его молча да покорно, а он и за это потом мог взъяриться на него, за эту свою болтливую, уродливую откровенность. Майор, чувствуя свою полную власть над ним, уже наслаждался её применением - и паренька день за днём притеснял, бывало, что и бил. Гневался и расправлялся с ним и по делу, и без дела с такой, бывало, яростью, что чистая любовь к хозяину смешивалась у солдата месяц от месяца с гнетущим страхом. Он боялся уже каждую минуту, боялся сказать и боялся промолчать, боялся ходить или стоять, не зная в точности, чего хочет от него хозяин. И если первый месяц службы у майора ходил счастливый, то спустя время чаще и чаще мучился без видимой на то причины： вот взглянет на небо или даже в пустую сторону, в пол - и почувствует боль.
少校几乎不懂什么叫厌恶，他能亲手把青蛙折磨够了，然后不加盐和辣椒粉就生吃掉。然而，奴仆的赤胆忠心，却最终让他感到厌恶了。他还喜欢当面把自己内心的肮脏想法，无所顾忌地全部抖搂出来，也不觉得害羞。奴仆总是默默而驯顺地倾听着，但即使这样，过后，他还是会为自己这种吐漏隐私的反常之举而对他大动肝火。少校觉得已经完全掌控住了他，他甚至陶醉于自己对这一权力的使用——日复一日地欺负小伙子，经常对他拳脚相加。不管有事没事，有点火气就疯狂地惩罚他，这使得战士对主人纯真的爱月复一月地掺进了令人苦恼的恐惧。他每分每秒都处于惊恐之中，害怕说话，害怕沉默，害怕走路，害怕站立，惶惶不可终日。他真的不知道，主人到底想要他干什么。如果说，在少校手下干事的第一个月他感到特别幸福的话，那么，过了一段时间，他就越来越经常无缘无故地觉得难受：抬头望天，低头看地，甚至呆呆地看着空处，看着地面的时候，也会感到痛苦。
Теперь он не чувствовал ни боли, ни страха…… Мягкая пыльная степная дорога стелилась точно б не под колеса, а прямо под ноги. Майор поневоле оглядывался на своего раба, опасаясь, откуда взялась в нём эта задумчивость. Он и нарушил молчание, сделав недовольный выговор： <Гляди, куда едешь, идиот. Чего рот разинул？！ Чего мечтаешь？> <Так точно, товарищ майор.>
现在他不再痛苦，也不再恐惧……柔软的尘土飞扬的草原之路仿佛不是在车轮之下，而简直就像在双脚下面，蜿蜒逶迤。少校不得已扭头看了一眼自己的奴仆，心想这人怎么会陷入沉思。他打破沉默，不高兴地责备道：“蠢货，瞧你往哪儿开啊？傻张着大嘴巴干什么？！想什么呢？”“是，少校同志。”
<Чего точнакаешь？ Ну, чего ты бубнишь там мне？> - взорвался снова, будто бы вспучило. Сердце его больше не колол своими дикобразьими иглами холодок опасности. Отмучившись, майор уж с удовольствием мучил солдата. <Не нравишься ты мне всё больше, вот что я скажу…… Надоело на рыло твоё глядеть немытое, понял？> - <Так точно>. Майор продохнул и освоился с этим новым ощущением лёгкости, важности - почти любовался собой. Но вдруг солдат проронил скорбные, молящие слова： <Товарищ майор, зачем вы автоматы им дали？ Что мы в гарнизоне скажем？ Что ж мы сделали？> Майор дёрнулся к солдату, да так неуклюже, что с головы пак срезало фуражку. Взгляд его был стремительный, яростный, но вместе с тем - вопрошающий, обиженный. Это было удивление, что посмел тот шпионить за ним, и властное желанье сразу ж раздавить, прикончить. Но криво улыбнулся, помедлил и почти с нежностью произнёс： <Доедем, руки после тебя вымою, и пошёл вон…… Мне в особом отделе пе-де-рас-ты не нужны！> Начальник жадновато ловил, отзвук своих же слов и глядел, как они вбивались, будто гвозди, одно за другим в этого человечка, что и вправду немощно, глухо мучился у него на глазах. Эти немощь и боль солдата внушили майору отнятое было чувство покоя.
“怎么老‘是是是’？我说，你在那儿嘟哝什么？”少校又一次勃然大怒，像是被打足了气。凛冽的寒气再不像箭猪身上的根根尖刺扎他的心了。远离痛苦之后，少校又愉快地折磨起了战士。“告诉你，我越来越不喜欢你了……我讨厌看见你那张肮脏的猪脸，明白吗？”“是。”少校吸了一口气，他又感到了轻松和不可一世，并几乎陶醉其中。而这时，战士却突然用悲伤而祈求的语气问道：“少校同志，您怎么把冲锋枪给他们了？我们回驻防部队怎么交待？我们这是在干啥啊？”少校猛地一下向战士凑近，笨拙地连军帽都从头上甩了下来。战士的目光是急促的，愤怒的，其中还充满质疑和委屈。少校大吃一惊，这人竟敢暗中监视他，真恨不得立马将其除掉。可是，他却撇嘴讪笑了一下，稍停一会，几乎是含情脉脉地说道：“到了再说，干完你我再洗洗手，然后你就滚他妈的蛋……我这个特警队里可不要鸡——奸——犯！”少校有点贪婪地捕捉着自己刚说过的话的余音，看着这些话的每个字如何像钉子一样一个接一个钉进了这个人的胸膛，他面前的这个战士确实很软弱，一言不发，显得痛苦不堪。战士的软弱和痛苦又让他重新找回了本来刚要丧失的平静感。
Он обрёл глупый, самодовольный вид, как если б всего и надо было свести счеты с провинившимся рядовым, который право имел только на одну эту смертельную ошибку. И едва он успел обмануться в своем служке - прозрел, что мог тот думать, решать, чувствовать без его-то запрета или разрешения, - как сам совершил и смертельную ошибку, упрямо не желая понимать, что лишь доверием да уважением заслужил над ним власть. Теперь он лишил себя этой власти, лишился нечеловеческой преданной любви. И нужна ли была солдату спасённая жизнь, если, не задумываясь, он бы пожертвовал ею, понадобись это майору？ И была ли на свете пытка, которой боялся он больше, чем вечный испуг не угодить майору, с делом, им порученным, не справиться или как-нибудь ещё оплошать в его глазах？ Только б остаться с достоинством！ С тем достоинством человека, в которое когда-то на допросе заставил майор поверить, но сам же надругался над ним с лёгкостью, отнял.
少校愚蠢地沾沾自喜起来，似乎已经同这个只有犯这一次致命错误权利的列兵算清了帐。他竟然几乎看错了自己的这个奴仆，这时才恍然大悟，原来不管他同意与否，那人都会自己思考问题，做出决定，表达感情，他自己也犯下一个致命错误，还硬是不愿相信，只有用信任和尊重才能玩奴仆于股掌之上。现在，他失去了对这个战士的控制力，失去了这极其罕见的忠诚之爱。如果他需要的话，战士能毫不犹豫地做出牺牲，献出自己曾被救过一次的生命吗？他老怕少校不满意，怕完不成少校交给的任务，怕少校说他老捅娄子，试问世上还有哪种折磨能比这还要让他担惊受怕的了？要是能有点尊严该多好啊！一定要有做人的尊严！少校在审讯的时候曾让他相信过这种尊严，可后来却轻松地将之玷污了，剥夺了。
Самодовольство так и застыло маской на лице майора. Он даже не успел осознать того мгновения, когда обрушилась на него смерть. Солдат с левой руки вдруг стукнул начальника разводным увесистым ключиком по голове. Как случилось, в бешенстве - не целясь, вслепую. Но хватило только одного маха, чтоб железо насмерть клюнуло тренированного, крепенького майора прямо в висок. Тот охнул, испустив рваный глухой стон, и завалился грузно на солдата, а потом снова перевалился, как мешок, когда машину от удара, резкого по тормозам, занесло поперёк дороги. Солдат дрожал, не постигая, что сделал. <Товарищ майор！ Товарищ Майор！> - жалобно вскрикивал, думая, что начальник жив. Кровь тонкой нестрашной струйкой протекла изо рта. Но майор не дышал, и глаза его стеклянно-безразлично глядели на убийцу. Солдат клонил, как на плаху, головушку, прячась от этого взгляда, не понимая ещё, что улетучилась из хозяина жизнь и это развалился на сиденье, глядит на него с остекленелым холодом труп.
洋洋自得的表情就这样如同面具一般凝固在了少校的脸上，他甚至还没意识到怎么回事，死神就突然降临了。战士用左手抡起一把粗大的活扳手，猛地朝上司的脑袋砸去。他简直疯了，既没瞄准，也没用眼看。而只这一下就足够了，扳手直接命中了训练有素、身强体壮的少校的太阳穴。那人撕心裂肺般发出断断续续的低嚎，继而“啊——”地叫了一声，重重地倒向战士那边。由于紧急刹车，汽车突然一下横在了道路中间，于是那人像个口袋似的又重新翻落到另一边。战士浑身颤抖，搞不懂自己都干了什么。“少校同志！少校同志！” 他以为上司还活着，悲痛地大声喊叫着。鲜血如一涓并不可怕的细流从少校嘴角流出，然而他已不再呼吸，双眸呆滞无神，漠然地看着杀人凶手。战士就像要去断头台似的，垂下了头，不敢和这目光接触，他依然不明白，主人已经一命呜呼，四仰八叉地倒在座位上，死尸正用呆滞而木然的眼神阴森森地注视着他。
В степи на много километров вперёд не было видно ни облачка, ни души. Голубая даль, что расстилалась до горизонта и баюкала взгляд, вовсе не манила уснуть, а молчаливо, властно ждала подношения и клонила покориться своей вековечной дремотной воле. Солдат отвернулся от трупа, свесил ноги из кабины, где пахло бензином да мокрой тряпкой…… Обездвиженная командирская машина, будто б плыла тем временем по спокойной твёрдой глади степи. Он выплакал и гнев свой, и любовь, и страх, и боль. Сойдя на землю, не чувствовал под ногами опоры. Только камень невесомо твердел в груди； даже не камень, а камешек, что вложился б в кулак.
草原上，数公里以外的前方，既看不到一片云彩，也见不着一个人影，放眼望去，直到地平线，都是一片看上去使人昏昏欲睡的碧蓝色，但那碧蓝的远方绝不是想让人沉醉于甜蜜的梦乡，而是在默默而威严地等待着猎物，逼其屈从于它那想要永远睡去的夙愿。战士从尸体旁转过身来，抬腿迈出了散发着汽油和湿抹布味道的驾驶室……可是，与此同时，首长那早已一动不动的汽车却仿佛仍然还在沿着安静平坦的草原之路缓缓前行。他失声痛哭，把自己的怒火和柔情、恐惧和痛苦一股脑儿地都发泄了出来。下车之后，他觉得脚下没根儿，腿软绵绵的，只有一块很轻的石头，甚至不是石头，而是一块拳头可以攥住的小石子，硬邦邦的，堵在他的心头。
То, что он начал делать, походило на желание не избавиться от трупа, а похоронить тело майора. Теряя времечко, что с минуты убийства сыпалось как в прореху, он кротом уткнулся неподалёку от дороги в землю и рыл неуклюжей сапёрной лопаткой - то ли яму, то ли могилу. Сделав окопчик, неглубокую, по пояс, щель в земле, потащился к машине, весь залепленный глиной, песком, сам как неживой. Взвалил его на себя и, шагая с той ношей, злой уже от работы этой земляной червя, заговаривал： <Что же ты меня так？ Тебя что ж, уговаривать надо, гад？ Служил бы я себе……Ездили б мы с тобой…… А ты, гад, всё испортил…… Я тебе не желаю зла, а ты зачем мне так сказал？ Ну, зачем так-то？！ Человек ты или кто！ Я ж тебя уважаю, всё делаю для тебя, как говоришь, терплю, молчу
他从车上下来并不是想逃离少校的这具尸体，而是要将其掩埋。他意识到，从杀人那刻起，时间像落入了无底洞一样浪费了，于是便田鼠般一头扎进离公路不远的一块地里，用粗笨的工兵铲挖了起来——不知要掘个坑，还是想挖个墓穴。他在地上挖出一处齐腰深的小战壕，然后，步履蹒跚地向汽车走去，如同僵尸一般，浑身上下沾满了泥土和沙子。他把尸体撂在自己背上，吃力地走着。他已经让这蚯蚓才能干的又脏又累的力气活累烦了，开口说道：“你干嘛这么对我？混蛋，难道还要我劝你吗？唉，我本来是伺候你的……和你一同出车……可是你这个混蛋，把一切都毁了……我本不想对你下手，可你为什么要对我说那种话呢？你说啊，干吗要那么说？！你是不是人啊！我一直尊重你，只要你一开口，我什么事情都替你干，我一直在忍，一直不吭声……”
Он задыхался, усыхая голосом, но снова и снова, пока не освободился, однообразно-напевно повторял почти всё те же слова. Свалив с плеч послушное неживое тело, солдат со строгим выражением лица стал обыскивать начальника. Так он " завладел его документами, оружием табельным - пистолетом, связкой ключей. А в тыльном кармане кителя обнаружил спрятанные там майором не иначе часом назад, будто голенькие без кошелька, зеленоватые листики денег, каких никогда ещё в своей жизни не держал в руках.
他气喘吁吁，尽管声音嘶哑，可还是机械地一遍遍大声重复着几乎完全相同的话，一直走到墓穴。战士把这具听话的尸体从肩头卸下，然后开始神色严肃地搜查上司身上的东西。他把少校的证件、随身携带的一把手枪以及一串钥匙都收了起来。在军服上衣的里面口袋里，他发现了一沓还未放到钱包里的浅绿色钞票，这肯定是少校一小时前放到这里的，于是，战士的手里平生第一次攥起了这样的钞票。
Деньги и пистолет он бездушно просто оставил для себя, а остальное судорожно - в могилу, куда скинул и замаранный кровью бушлат. Хоронил он уже и не тело, а всё скопом, что уволакивала за собой эта смерть. Засыпанная неприкаянная могилка майора темнела средь суглинка, похожая на кострище. Солдат по слабости не мог подняться с колен - все мышцы его жалостно ныли от работы. Он сидел, как молятся мусульмане, и, одиноко возвышаясь над тем холодным пустым местом, бессвязно что-то бормотал： тосковал по человеку, которого убил.
钱和手枪他毫不客气地留作己用，其余的东西全都匆匆丢进了墓穴，还把沾满血迹的粗呢上衣也脱下扔了进去。他埋葬的已不仅仅是一具尸体，而是这起杀人事件所牵连的一切。少校的小坟已被胡乱填平了，在周围沙土的映衬下黝黝发黑，就像篝火留下的灰烬。战士虚弱得站不起来了，全身肌肉由于刚才的一阵忙碌累得酸痛起来。他像穆斯林在祈祷似的，孤零零一人跪坐在那里，面对寒冷而空旷的大地，嘴里断断续续地喃喃自语：他在怀念那个被他杀死的人。