Кто-то сказал однажды， глядя на чернильницу， стоявшую на письменном столе в кабинете поэта： ??Удивительно， чего-чего только не выходит из этой чернильницы！ А что-то выйдет из нее на этот раз？…… Да， поистине удивительно！??
– Именно！ Это просто непостижимо！ Я сама всегда это говорила！ – обратилась чернильница к гусиному перу и другим предметам на столе， которые могли ее слышать. – Замечательно， чего только не выходит из меня！ Просто невероятно даже！ Я и сама， право， не знаю， что выйдет， когда человек опять начнет черпать из меня！ Одной моей капли достаточно， чтобы исписать полстраницы， и чего-чего только не уместится на ней！ Да， я нечто замечательное！ Из меня выходят всевозможные поэтические творения！ Все эти живые люди， которых узнают читатели， эти искренние чувства， юмор， дивные описания природы！ Я и сама не возьму в толк – я ведь совсем не знаю природы， – как все это вмещается во мне？ Однако же это так！ Из меня вышли и выходят все эти воздушные， грациозные девичьи образы， отважные рыцари на фыркающих конях и кто там еще？ Уверяю вас， все это получается совершенно бессознательно！
– Правильно！ – сказало гусиное перо. – Если бы вы отнеслись к делу сознательно， вы бы поняли， что вы только сосуд с жидкостью. Вы смачиваете меня， чтобы я могло высказать и выложить на бумагу то， что ношу в себе！ Пишет перо！ В этом не сомневается ни единый человек， а полагаю， что большинство людей понимают в поэзии не меньше старой чернильницы！
– Вы слишком неопытны！ – возразила чернильница. – Сколько вы служите？ И недели-то нет， а уж почти совсем износились. Так вы воображаете， что это вы творите？ Вы только слуга， и много вас у меня перебывало – и гусиных и английских стальных！ Да， я отлично знакома и с гусиными перьями и со стальными！ И много вас еще перебывает у меня в услужении， пока человек будет продолжать записывать то， что почерпнет из меня！
– Чернильная бочка！ – сказало перо.
Поздно вечером вернулся домой поэт； он пришел с концерта скрипача-виртуоза и весь был еще под впечатлением его бесподобной игры. В скрипке， казалось， был неисчерпаемый источник звуков： то как будто катились， звеня， словно жемчужины， капли воды， то щебетали птички， то ревела буря в сосновом бору. Поэту чудилось， что он слышит плач собственного сердца， выливавшийся в мелодии， похожей на гармоничный женский голос. Звучали， казалось， не только струны скрипки， но и все ее составные части. Удивительно， необычайно！ Трудна была задача скрипача， и все же искусство его выглядело игрою， смычок словно сам порхал по струнам； всякий， казалось， мог сделать то же самое. Скрипка пела сама， смычок играл сам， вся суть как будто была в них， о мастере же， управлявшем ими， вложившем в них жизнь и душу， попросту забывали. Забывали все， но не забыл о нем поэт и написал вот что：
??Как безрассудно было бы со стороны смычка и скрипки кичиться своим искусством. А как часто делаем это мы， люди – поэты， художники， ученые， изобретатели， полководцы！ Мы кичимся， а ведь все мы – только инструменты в руках создателя. Ему одному честь и хвала！ А нам гордиться нечем！??
Так вот что написал поэт и озаглавил свою притчу ??Мастер и инструменты??.
– Что， дождались， сударыня？ – сказало перо чернильнице， когда они остались одни. – Слышали， как он прочел вслух то， что я написало？
– То есть то， что вы извлекли из меня！ – сказала чернильница. – Вы вполне заслужили этот щелчок своею спесью！ И вы даже не понимаете， что над вами посмеялись！ Я дала вам этот щелчок из собственного нутра. Уж позвольте мне узнать свою собственную сатиру！
– Чернильная душа！ – сказало перо.
– Гусь лапчатый！ – ответила чернильница.
И каждый решил， что ответил хорошо， а сознавать это приятно； с таким сознанием можно спать спокойно， они и заснули. Но поэт не спал； мысли волновались в нем， как звуки скрипки， катились жемчужинами， шумели， как буря в лесу， и он слышал в них голос собственного сердца， ощущал дыхание Великого мастера……
Ему одному честь и хвала！