- Ну， со мной все было по-другому！ - сказал котелок， рядом с которым лежали спички. - С самого появления на свет меня беспрестанно чистят， скребут и ставят на огонь. Я забочусь вообще о существенном и， говоря по правде， занимаю здесь в доме первое место. Единственное мое баловство - это вот лежать после обеда чистеньким на полке и вести приятную беседу с товарищами. Все мы вообще большие домоседы， если не считать ведра， которое бывает иногда во дворе； новости же нам приносит корзинка для провизии； она часто ходит на рынок， но у нее уж чересчур резкий язык. Послушать только， как она рассуждает о правительстве и о народе！ На днях， слушая ее， свалился от страха с полки и разбился в черепки старый горшок！ Да， немножко легкомысленна она - скажу я вам！
- Уж больно ты разболтался！ - сказало вдруг огниво， и сталь так ударило по кремню， что посыпались искры. - Не устроить ли нам лучше вечеринку？
- Конечно， конечно. Побеседуем о том， кто из нас всех важнее！ - сказали спички.
- Нет， я не люблю говорить о самой себе， - сказала глиняная миска. - Будем просто вести беседу！ Я начну и расскажу кое-что из жизни， что будет знакомо и понятно всем и каждому， а это ведь приятнее всего. Так вот： на берегу родного моря， под тенью датских буков……
- Чудесное начало！ - сказали тарелки. - Вот это будет история как раз по нашему вкусу！
- Там в одной мирной семье провела я свою молодость. Вся мебель была полированная， пол чисто вымыт， а занавески на окнах сменялись каждые две недели.
- Как вы интересно рассказываете！ - сказала метелка. - В вашем рассказе так и слышна женщина， чувствуется какая-то особенная чистоплотность！
- Да， да！ - сказало ведро и от удовольствия даже подпрыгнуло， плеснув на пол воду.
Глиняная миска продолжала свой рассказ， и конец был на хуже начала. Тарелки загремели от восторга， а метелка достала из ящика с песком
зелень петрушки и увенчала ею миску； она знала， что это раздосадует всех остальных， да к тому же подумала： "Если я увенчаю ее сегодня， она увенчает меня завтра！"
- Теперь мы попляшем！ - сказали угольные щипцы и пустились в пляс. И боже мой， как они вскидывали то одну， то другую ногу！ Старая обивка на стуле， что стоял в углу， не выдержала такого зрелища и лопнула！
- А нас увенчают？ - спросили щипцы， и их тоже увенчали.
"Все это одна чернь！" - думали спички.
Теперь была очередь за самоваром： он должен был спеть. Но самовар отговорился тем， что может петь лишь тогда， когда внутри у него кипит， - он просто важничал и не хотел петь иначе， как стоя на столе у господ.
На окне лежало старое гусиное перо， которым обыкновенно писала служанка； в нем не было ничего замечательного， кроме разве того， что оно слишком глубоко было обмокнуто в чернильницу， но именно этим оно и гордилось！
- Что ж， если самовар не хочет петь， так и не надо！ - сказало оно. - За окном весит в клетке соловей - пусть он споет！ Положим， он не из ученых， но об этом мы сегодня говорить не будем.
- По-моему， это в высшей степени неприлично - слушать какую-то пришлую птицу！ - сказал большой медный чайник， кухонный певец и сводный брат самовара. - Разве это патриотично？ Пусть рассудит корзинка для провизии！
- Я просто из себя выхожу！ - сказала корзинка. - Вы не поверите， да чего я выхожу из себя！ Разве так следует проводить вечера？ Неужели нельзя поставить дом на надлежащую ногу？ Каждый бы тогда знал свое место， и я руководила бы всеми！ Тогда дело пошло совсем иначе！
- Давайте шуметь！ - закричали все.
Вдруг дверь отворилась， вошла служанка， и - все присмирели， никто ни гу-гу； но не было ни единого горшка， который не мечтал про себя о своей знатности и о том， что он мог бы сделать. "Уж если бы взялся за дело я， пошло бы веселье！" - думал про себя каждый.
Служанка взяла спички и зажгла ими свечку. Боже ты мой， как они зафыркали， загораясь！
"Вот теперь все видят， что мы здесь первые персоны！ - думали они. - Какой от нас блеск， сколько света！"
Тут они и сгорели.
- Чудесная сказка！ - сказала королева. - Я точно сама посидела в кухне вместе со спичками！ Да， ты достоин руки нашей дочери.
- Конечно！ - сказал король. - Свадьба будет в понедельник！
Теперь они уже говорили ему ты - он ведь скоро должен был сделаться членом их семьи.
И так， день свадьбы был объявлен， и вечером в городе устроили иллюминацию， а в народ бросали пышки и крендели. Уличные мальчишки поднимались на цыпочки， чтобы поймать их， кричали "ура" и свистели в пальцы； великолепие было несказанное.