Карен забыла пропеть псалом， забыла прочесть "Отче наш".
Народ стал выходить из церкви； старая госпожа села в карету， Карен тоже поставила ногу на подножку， как вдруг возле нее очутился старый солдат и сказал：
- Ишь， какие славные бальные башмачки！ Карен не удержалась и сделала несколько па， и тут ноги ее пошли плясать сами собою， точно башмаки имели какую-то волшебную силу. Карен неслась все дальше и дальше， обогнула церковь и все не могла остановиться. Кучеру пришлось бежать за нею вдогонку， взять ее на руки и посадить в карету. Карен села， а ноги ее все продолжали приплясывать， так что доброй старой госпоже досталось немало пинков. Пришлось наконец снять башмаки， и ноги успокоились.
Приехали домой； Карен поставила башмаки в шкаф， но не могла не любоваться на них.
Старая госпожа захворала， и сказали， что она не проживет долго. За ней надо было ухаживать， а кого же это дело касалось ближе， чем Карен. Но в городе давался большой бал， и Карен пригласили. Она посмотрела на старую госпожу， которой все равно было не жить， посмотрела на красные башмаки - разве это грех？ - потом надела их - и это ведь не беда， а потом…… отправилась на бал и пошла танцевать.
Но вот она хочет повернуть вправо - ноги несут ее влево， хочет сделать круг по зале - ноги несут ее вон из залы， вниз по лестнице， на улицу и за город. Так доплясала она вплоть до темного леса.
Что-то засветилось между верхушками деревьев. Карен подумала， что это месяц， так как виднелось что-то похожее на лицо， но это было лицо старого солдата с рыжею бородой. Он кивнул ей и сказал：
- Ишь， какие славные бальные башмачки！
Она испугалась， хотела сбросить с себя башмаки， но они сидели крепко； она только изорвала в клочья чулки； башмаки точно приросли к ногам， и ей пришлось плясать， плясать по полям и лугам， в дождь и в солнечную погоду， и ночью и днем. Ужаснее всего было ночью！
Танцевала она танцевала и очутилась на кладбище； но все мертвые спокойно спали в своих могилах. У мертвых найдется дело получше， чем пляска. Она хотела присесть на одной бедной могиле， поросшей ди кою рябинкой， по не тут-то было！ Ни отдыха， ни покоя！ Она все плясала и плясала…… Вот в открытых дверях церкви она увидела ангела в длинном белом одеянии； за плечами у него были большие， спускавшиеся до самой земли крылья. Лицо ангела было строго и серьезно， в руке он держал широкий блестящий меч.
- Ты будешь плясать， - сказал он， - плясать в своих красных башмаках， пока не побледнеешь， не похолодеешь， не высохнешь， как мумия！ Ты будешь плясать от ворот до ворот и стучаться в двери тех домов， где живут гордые， тщеславные дети； твой стук будет пугать их！ Будешь плясать， плясать！……
- Смилуйся！ - вскричала Карен.
Но она уже не слышала ответа ангела - башмаки повлекли ее в калитку， за ограду кладбища， в поле， по дорогам и тропинкам. И она плясала и не могла остановиться.
Раз утром она пронеслась в пляске мимо знакомой двери； оттуда с пением псалмов выносили гроб， украшенный цветами. Тут она узнала， что старая госпожа умерла， и ей показалось， что теперь она оставлена всеми， проклята， ангелом господним.
И она все плясала， плясала， даже темною ночью. Башмаки несли ее по камням， сквозь лесную чащу и терновые кусты， колючки которых царапали ее до крови. Так доплясала она до маленького уединенного домика， стоявшего в открытом поле. Она знала， что здесь живет палач， постучала пальцем в оконное стекло и сказала：
- Выйди ко мне！ Сама я не могу войти к тебе， я пляшу！
И палач отвечал：
- Ты， верно， не знаешь， кто я？ Я рублю головы дурным людям， и топор мой， как вижу， дрожит！
- Не руби мне головы！ - сказала Карен. - Тогда я не успею покаяться в своем грехе. Отруби мне лучше ноги с красными башмаками.
И она исповедала весь свой грех. Палач отрубил ей ноги с красными башмаками， - пляшущие ножки понеслись по полю и скрылись в чаще леса.
Потом палач приделал ей вместо ног деревяшки， дал костыли и выучил ее псалму， который всегда поют грешники. Карен поцеловала руку， державшую топор， и побрела по полю.
- Ну， довольно я настрадалась из-за красных башмаков！ - сказала она. - Пойду теперь в церковь， пусть люди увидят меня！
И она быстро направилась к церковным дверям： вдруг перед нею заплясали ее ноги в красных башмаках， она испугалась и повернула прочь.