То， что я отрекся от церкви， называющей себя православной， это совершенно справедливо。 Но отрекся я от нее не потому， что я восстал на Господа， а напротив， только потому， что всеми силами души желал служить ему。 Прежде чем отречься от церкви и единения с народом， которое мне было невыразимо дорого， я， по некоторым признакам усумнившись в правоте церкви， посвятил несколько лет на то， чтобы исследовать теоретически и практически учение церкви： теоретически - я перечитал все， что мог， об учении церкви， изучил и критически разобрал догматическое богословие； практически же - строго следовал， в продолжение более года， всем предписаниям церкви， соблюдая все посты и посещая все церковные службы。 И я убедился， что учение церкви есть теоретически коварная и вредная ложь， практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства， скрывающее совершенно весь смысл христианского учения：
И я действительно отрекся от церкви， перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким， чтобы они， когда я буду умирать， не допускали ко мне церковных служителей， и мертвое мое тело убрали бы поскорей， без всяких над ним заклинаний и молитв， как убирают всякую противную и ненужную вещь， чтобы она не мешала живым。
То же， что сказано， что я "посвятил свою литературную деятельность и данный мне от Бога талант на распространение в народе учений， противных Христу и церкви" и т。д。， и что "я в своих сочинениях и письмах， во множестве рассылаемых мною так же， как и учениками моими， по всему свету， в особенности же в пределах дорогого отечества нашего， проповедую с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов православной церкви и самой сущности веры христианской"， - то это несправедливо。 Я никогда не заботился о распространении своего учения。 Правда， я сам для себя выразил в сочинениях свое понимание учения Христа и не скрывал эти сочинения от людей， желавших с ними познакомиться， но никогда сам не печатал их； говорил же людям о том， как я понимаю учение Христа， только тогда， когда меня об этом спрашивали。 Таким людям я говорил то， что думаю， и давал， если они у меня были， мои книги。
Потом сказано， что я "отвергаю Бога， во святой троице славимого создателя и промыслителя вселенной， отрицаю господа Иисуса Христа， богочеловека， искупителя и спасителя мира， пострадавшего нас ради человеков и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых， отрицаю бессеменное зачатие по человечеству Христа господа и девство до рождества и по рождестве пречистой богородицы".
Стоит только почитать требник и проследить за теми обрядами， которые не переставая совершаются православным духовенством и считаются христианским богослужением， чтобы увидать， что все эти обряды не что иное， как различные приемы колдовства， приспособленные ко всем возможным случаям жизни。 Для того， чтобы ребенок， если умрет， пошел в рай， нужно успеть помазать его маслом и выкупать с произнесением известных слов； для того， чтобы родительница перестала быть нечистою， нужно произнести известные заклинания； чтобы был успех в деле или спокойное житье в новом доме， для того， чтобы хорошо родился хлеб， прекратилась засуха， для того， чтобы путешествие было благополучно， для того， чтобы излечиться от болезни， для того， чтобы облегчилось положение умершего на том свете， для всего этого и тысячи других обстоятельств есть известные заклинания， которые в известном месте и за известные приношения произносит священник。
То， что я отвергаю непонятную троицу и не имеющую никакого смысла в наше время басню о падении первого человека， кощунственную историю о Боге， родившемся от девы， искупляющем род человеческий， то это совершенно справедливо。 Бога же - духа， бога - любовь， единого бога - начало всего， не только не отвергаю， но ничего не признаю действительно существующим， кроме Бога， и весь смысл жизни вижу только в исполнении воли Бога， выраженной в христианском учении。
Еще сказано： "не признает загробной жизни и мздовоздаяния". Если разуметь жизнь загробную в смысле второго пришествия， ада с вечными мучениями， дьяволами， и рая - постоянного блаженства， то совершенно справедливо， что я не признаю такой загробной жизни； но жизнь вечную и возмездие здесь и везде， теперь и всегда， признаю до такой степени， что， стоя по своим годам на краю гроба， часто должен делать усилия， чтобы не желать плотской смерти， то есть рождения новой жизни， верю， что всякий добрый поступок увеличивает истинное благо моей вечной жизни， а всякий злой поступок уменьшает его。