Богатые уборы так шли к ней， она была в них так ослепительно хороша， что весь двор преклонился перед ней， а король провозгласил ее своей невестой， хотя архиепископ и покачивал головой， нашептывая королю， что лесная красавица， должно быть， ведьма， что она отвела им всем глаза и околдовала сердце короля.
Король， однако， не стал его слушать， подал знак музыкантам， велел вызвать прелестнейших танцовщиц и подавать на стол дорогие блюда， а сам повел Элизу через благоухающие сады в великолепные покои， она же оставалась по-прежнему грустною и печальною. Но вот король открыл дверцу в маленькую комнатку， находившуюся как раз возле ее спальни. Комнатка вся была увешана зелеными коврами и напоминала лесную пещеру， где нашли Элизу； на полу лежала связка крапивного волокна， а на потолке висела сплетенная Элизой рубашка-панцирь； все это， как диковинку， захватил с собой из леса один из охотников.
- Вот тут ты можешь вспоминать свое прежнее жилище！ - сказал король.
- Тут и работа твоя； может быть， ты пожелаешь иногда поразвлечься среди всей окружающей тебя пышности воспоминаниями о прошлом！
Увидав дорогую ее сердцу работу， Элиза улыбнулась и покраснела； она подумала о спасении братьев и поцеловала у короля руку， а он прижал ее к сердцу и велел звонить в колокола по случаю своей свадьбы. Немая лесная красавица стала королевой.
Архиепископ продолжал нашептывать королю злые речи， но они не доходили до сердца короля， и свадьба состоялась. Архиепископ сам должен был надеть на невесту корону； с досады он так плотно надвинул ей на лоб узкий золотой обруч， что всякому стало бы больно， но она даже не обратила на это внимания： что значила для нее телесная боль， если сердце ее изнывало от тоски и жалости к милым братьям！ Губы ее попрежнему были сжаты， ни единого слова не вылетело из них - она знала， что от ее молчания зависит жизнь братьев， - зато в глазах светилась горячая любовь к доброму красивому королю， который делал все， чтобы только порадовать ее. С каждым днем она привязывалась к нему все больше и больше. О！ Если бы она могла довериться ему， высказать ему свои страдания， но - увы！ - она должна была молчать， пока не окончит своей работы. По ночам она тихонько уходила из королевской спальни в свою потаенную комнатку， похожую на пещеру， и плела там одну рубашку-панцирь за другой， но когда принялась уже за седьмую， у нее вышло все волокно.
Она знала， что может найти такую крапиву на кладбище， но ведь она должна была рвать ее сама； как же быть？
"О， что значит телесная боль в сравнении с печалью， терзающею мое сердце！ - думала Элиза. - Я должна решиться！ Господь не оставит меня！"
Сердце ее сжималось от страха， точно она шла на дурное дело， когда пробиралась лунною ночью в сад， а оттуда по длинным аллеям и пустынным улицам на кладбище. На широких могильных плитах сидели отвратительные ведьмы； они сбросили с себя лохмотья， точно собирались купаться， разрывали своими костлявыми пальцами свежие могилы， вытаскивали оттуда тела и пожирали их. Элизе пришлось пройти мимо них， и они так и таращили на нее свои злые глаза - но она сотворила молитву， набрала крапивы и вернулась домой.
Лишь один человек не спал в ту ночь и видел ее - архиепископ； теперь он убедился， что был прав， подозревая королеву， итак， она была ведьмой и потому сумела околдовать короля и весь народ.
Когда король пришел к нему в исповедальню， архиепископ рассказал ему о том， что видел и что подозревал； злые слова так и сыпались у него с языка， а резные изображения святых качали головами， точно хотели сказать： "Неправда， Элиза невинна！" Но архиепископ перетолковывал это по-своему， говоря， что и святые свидетельствуют против нее， неодобрительно качая головами. Две крупные слезы покатились по щекам короля， сомнение и отчаяние овладели его сердцем. Ночью он только притворился， что спит， на самом же деле сон бежал от него. И вот он увидел， что Элиза встала и скрылась из спальни； в следующие ночи повторилось то же самое； он следил за ней и видел， как она исчезала в своей потаенной комнатке.
Чело короля становилось все мрачнее и мрачнее； Элиза замечала это， но не понимала причины； сердце ее ныло от страха и от жалости к братьям； на королевский пурпур катились горькие слезы， блестевшие， как алмазы， а люди， видевшие ее богатые уборы， желали быть на месте королевы！ Но скороскоро конец ее работе； недоставало всего одной рубашки， и взором и знаками попросила его уйти； в эту ночь ей ведь нужно было кончить свою работу， иначе пропали бы задаром все ее страдания， и слезы， и бессонные ночи！ Архиепископ ушел， понося ее бранными словами， но бедняжка Элиза знала， что она невинна， и продолжала работать.