Потом я подошла поближе к большому дереву， которое росло у муравейника. Это был высокий， развесистый дуб， должно быть очень старый. Я знала， что на нем живет женщина， которую зовут дриадой. Она рождается， живет и умирает вместе с деревом. Об этом я слышала еще в библиотеке， а теперь своими глазами увидела лесную деву. Заметив меня， дриада громко вскрикнула： как и все женщины， она очень боялась нас， мышей； но у нее были на это гораздо более веские причины， чем у других： ведь я могла перегрызть корни дерева， от которого зависела ее жизнь. Я заговорила с ней ласково и приветливо и успокоила ее， а она посадила меня на свою нежную ручку. Узнав， зачем я отправилась странствовать по свету， она подсказала мне， что， быть может， я в тот же вечер добуду одно из тех двух сокровищ， которые мне осталось найти. Дриада объяснила， что дух фантазии - ее добрый приятель， что он прекрасен， как бог любви， и подолгу отдыхает под сенью зеленых ветвей， а ветви тогда шумят над ними обоими громче обычного. Он называет ее своей любимой дриадой， говорила она， а ее дуб - своим любимым деревом. Этот узловатый， могучий， великолепный дуб пришелся ему по душе. Его корни уходят глубоко в землю， а ствол и верхушка тянутся высоко к небу， им ведомы и снежные холодные метели， и буйные ветры， и горячие лучи солнца.
"Да， - продолжала дриада， - там， на верхушке дуба， поют птицы и рассказывают о заморских странах. Только один сук на этом дубе засох， и на нем свил себе гнездо аист. Это очень красиво， и к тому же можно послушать рассказы аиста о стране пирамид. Духу фантазии все это очень нравится， а иногда я и сама рассказываю ему о жизни в лесу： о том времени， когда я была еще совсем маленькой， а деревце мое едва поднималось над землей， так что даже крапива заслоняла от него солнце， и обо всем， что было с тех пор и по сей день， когда дуб вырос и окреп. А теперь послушай меня： спрячься под ясменник и смотри в оба. Когда появится дух фантазии， я при первом же удобном случае вырву у него из крыла перышко. А ты подбери это перо - лучшего нет ни у одного поэта！ И больше тебе ничего не нужно".
- Явился дух фантазии， перо было вырвано， и я его получила， - продолжала мышка. - Мне пришлось опустить его в воду и держать там до тех пор， пока оно не размякло， а тогда я его сгрызла， хотя оно было не слишком удобоваримым. Да， нелегко в наши дни стать поэтом， сначала нужно много чего переварить. Теперь я приобрела не только разум， но и фантазию， а с ними мне уже ничего не стоило найти и чувство в нашей собственной библиотеке. Там я слышала， как один великий человек говорил， что существуют романы， единственное назначение которых - избавлять людей от лишних слез. Это своего рода губка， всасывающая чувства. Я вспомнила несколько подобных книг. Они всегда казались мне особенно аппетитными， потому что были так зачитаны и засалены， что， наверное， впитали в себя целое море чувств.
Вернувшись на родину， я отправилась домой， в библиотеку， и сразу же взялась за большой роман - вернее， за его мякоть， или， так сказать， сущность； корку же， то есть переплет， я не тронула. Когда я переварила этот роман， а потом еще один， я вдруг почувствовала， что у меня внутри что-то зашевелилось. Тогда я отъела еще кусочек от третьего романа - и стала поэтессой. Я так и сказала всем. У меня начались головные боли， колики в животе - вообще где у меня только не болело！ Тогда я стала придумывать： что бы такое рассказать о колбасной палочке？ И тотчас же в голове у меня завертелось великое множество всяких палочек - да， у муравьиной царицы， как видно， ум был необыкновенный！ Сначала я вдруг ни с того ни с сего вспомнила про человека， который， взяв в рот волшебную палочку， становился невидимкой； потом вспомнила про палочку-выручалочку， потом про то， что "счастье не палка， в руки не возьмешь"； потом - что "всякая палка о двух концах"； наконец про все， чего я боюсь， "как собака палки"， и даже про "палочную дисциплину"！ Итак， все мои мысли сосредоточились на всевозможнейших палках и палочках. Если ты поэт， то сумей воспеть и простую палку！ А я теперь поэтесса， и не хуже других. Отныне я смогу каждый день угощать вас рассказом о какой-нибудь палочке - это и есть мой суп！
- Послушаем третью， - сказал мышиный царь.
- Пи-и， пи-и！ - послышалось за дверью， и в кухню стрелой влетела маленькая мышка， четвертая по счету， - та самая， которую все считали погибшей. Впопыхах она опрокинула колбасную палочку， обвитую черным крепом. Она бежала день и ночь， ехала по железной дороге товарным поездом， на который едва успела вскочить， и все-таки чуть не опоздала. По дороге она потеряла свою колбасную палочку， но язык сохранила， и вот теперь， вся взъерошенная， протиснулась вперед и сразу же начала говорить， словно только ее одну и ждали， только ее и хотели послушать， словно на ней одной весь мир клином сошелся. Она трещала без умолку и появилась так неожиданно， что никто не успел ее остановить вовремя， и мышке удалось выговориться до конца. Что ж， послушаем и мы.