Немая хвала птички росла день ото дня и только ждала случая вылиться в добром деле.
Настал сочельник. Крестьянин поставил у забора шест и привязал к верхушке его необмолоченный сноп овса — пусть и птички весело справят праздник Рождества Спасителя！
В рождественское утро встало солнышко и осветило сноп； живо налетели на угощение щебетуньи-птички. Из расщелины в стене тоже раздалось： ??пи！ пи！?? Мысль вылилась в звуке， слабый писк был настоящим гимном радости： мысль готовилась воплотиться в добром деле， и птичка вылетела из своего убежища. На небе знали， что это была за птичка.
Зима стояла суровая， воды были скованы толстым льдом， для птиц и зверей лесных наступили трудные времена. Маленькая пташка летала над дорогой， отыскивая и находя в снежных бороздах， проведенных санями， зернышки， а возле стоянок для кормежки лошадей — крошки хлеба； но сама она съедала всегда только одно зернышко， одну крошку， а затем сзывала кормиться других голодных воробышков. Летала она и в города， осматривалась кругом и， завидев накрошенные из окна милосердной рукой кусочки хлеба， тоже съедала лишь один， а все остальное отдавала другим.
В течение зимы птичка собрала и раздала такое количество хлебных крошек， что все они вместе весили столько же， сколько хлеб， на который наступила Инге， чтобы не запачкать башмаков. И когда была найдена и отдана последняя крошка， серые крылья птички превратились в белые и широко распустились.
— Вон летит морская ласточка！ — сказали дети， увидав белую птичку.
Птичка то ныряла в волны， то взвивалась навстречу солнечным лучам — и вдруг исчезла в этом сиянии. Никто не видел， куда она делась.
— Она улетела на солнышко！ — сказали дети.